Чистая вода

Материалы о воде / Чистая вода / Чистая вода

Страница 76

Юн вообще не понял, о чем она.

— Я не хитрю,— сказал он.

— Ты читал, что пишут о тебе в газетах?! Господи, это кошмар!

Юн слышал, что о нем писали в газетах, но Германсен не дал ему их прочесть.

— Я ничего не сделал.

Она больше не могла говорить, зарыдала, и беседа оборвалась. Юн понял, что какая-то часть его жизни ушла в прошлое и похоронила с собой и то, что хотелось бы сохранить. Он видел это в глазах соседей, слышал в голосе Элизабет. Еще больше Юн уверился в этой мысли, когда Германсен привез кассеты с его видеозаписями и они стали смотреть их, час за часом не отрывая глаз от экрана: празднование пуска водопровода, инженер и мэр произносят речи; Ханс с плачущим сыном на плечах дает интервью; Георг в водолазном костюме, Марит и Элизабет, кружащаяся на крыльце Маргрете, плачущий Заккариассен на похоронах Лизы и бесконечный сериал ни о чем: стена в гостиной старого дома и дремлющий в кресле перед камерой Юн. Все это прошло и казалось смешным и далеким, словно признание в любви в старом школьном дневнике.

— Чем дальше, тем хуже,— уныло говорил Германсен, видно, рассчитывавший выудить хоть немного информации из километров пленки.— Зачем ты купил камеру?

— Чтобы лучше помнить.

— Ой, не могу…

Лишь один кадр заинтересовал-таки полицейского.

— Кто это? — крикнул он и остановил кассету.

Это была Элизабет в непромокаемом костюме во дворе их дома. Лил дождь, прядь волос выбилась из-под капюшона и прилипла к прорезиненной ткани. Так она выглядела до романа с Хансом и горьких разочарований. В тот день Юн уговорил ее выйти с ним в море.

— Элизабет.

— Ты уверен?

— А кто еще это может быть?

— Не знаю. Возможно, Лиза. Германсен подошел к самому экрану.

— Нет, это Элизабет.

— Ну, сам видишь.

Полицейский стал проявлять признаки усталости. Во всяком случае, Юну так показалось — возможно, потому что его собственный страх на время исчез.

На столе лежали два листа, покрытых разноцветными точками, расставленными, казалось, в полном беспорядке, пока глаз не различал в этом скопище цифру «23» на одной странице и букву «В» — на другой. Юн не был дальтоником и успешно справился и с этим, и со всеми другими тестами на восприятие, которым его подвергли.

— Мы почти у цели,— сказал Германсен, но слова эти прозвучали как-то неубедительно. Новости появлялись все реже, бумаги обтрепались, замялись по углам, от самого полицейского попахивало потом. Вначале вокруг него роились помощники, они то и дело приносили кипы бумаг или подзывали его к телефону в соседней комнате. Эти крепкие молодые люди водили Юна на прогулки и заглядывали за занавеску, если он слишком долго плескался в душе. Теперь почти все они уехали. Юну удалось подслушать в вестибюле разговор: Германсен говорил кому-то, качая головой, что это расследование — балансирование между двумя понятиями, равно недоступными его (Юна) пониманию.

Юн удивился. Если все уверены, что убил Лизу он, почему же его не схватят и не посадят в тюрьму, как положено?

Дня за два до Нового года полицейский внезапно, когда пауза в разговоре слишком затянулась, встал и отправился в душ. Мылся он долго. Вернулся в чистой рубашке, надел пиджак, завязал галстук. Навел порядок на письменном столе: часть бумаг отправил в корзину, оставшиеся в образцовом порядке разложил по папкам, убрал и ручки, и пишущую машинку. Все — чистый, пустой стол: с чтением и записями они покончили.