Вода в доме
Юну казалось, что на чердаке бондаря прошла вся его жизнь, во всяком случае вся стоящая ее часть. Он вспомнил, как Лиза однажды сказала, что у него змеиные глаза — хотя это неправда, просто у нее воображение слабое. Еще он вспомнил большой сад, кусты крыжовника и смородины — черной, красной, белой; увидел узкие Лизины руки с тонкими венами, сновавшие среди влажных листьев и выхватывавшие кисточку за кисточкой, осень за осенью. А зимой они резали морского языка, потрошили рыбу и вешали ее вялиться, связывали треску и нанизывали тресковые головы на прутки — коптить, тоже год за годом, раз за разом, как по нотам. Заккариассен всегда следил, чтобы они были при деле, раз уж они непременно должны быть вместе: занять руки, чтоб не баловали, чтобы плоть не взбунтовалась. У нее в карманах передника были крошки, а в волосах — зеленые ленточки, и дыхание пахло всеми стихами, какие он знал, но в основном цветами, вереском и морем… Огрубелые кончики его пальцев касались ее кожи, мягкой и шелковистой, как крыло чайки; он сжимал Лизу в объятиях, но никак не мог ее почувствовать; он пускал в ход язык, и вот тогда…
Он шел с рыбзавода как в тумане, неся под мышкой бочонок, подгоняемый воспоминаниями и жарким феном. В полубреду кое-как доплелся до Нильса. Они прошлись немного, но Юн не находил себе места, рвался домой, не согласился даже поесть вафель, испеченных Мартой. Ему надо было решить, как быть с котом, продумать до конца свой поспешно составленный план. Но думал он только о Лизе… Лиза, Лиза… От мигрени голова раскалывалась уже нестерпимо.
Аптечка в ванной оказалась закрытой на английский и навесной замки; ключи Юн еще раньше сам бросил в море. Он открыл аптечку ножовкой и наглотался, не глядя, каких-то таблеток — не очень много, но достаточно, чтобы на время отключиться.
Лиза и тогда не ушла, а была здесь, совсем рядом, как живая, но в лекарственном тумане выражение ее лица казалось Юну мягче. С этим хоть как-то можно было жить.
Приход в поселок чистой воды нельзя не отпраздновать.
Спортивное поле заполонили люди и разномастный транспорт. На козлы положили широкие доски, накрыли их бумажными скатертями, придавили ящиками с лимонадом, расставили блюда с бутербродами и выпечкой. Укрыли все от дождя зонтами и брезентом. Несмотря на осенний холод и дождь, мэр стоял с непокрытой головой, а господин инженер и вовсе был в одном костюме и уже промок; учителя и школьники выстроились по классам за символическим ограждением — капроновой ленточкой пронзительно красного цвета; работали двое журналистов: Марит с аппаратом, спрятанным под модным дождевиком, и человек в наушниках, с микрофоном и магнитофоном за спиной. Поселок в полном составе выстроился на пятачке под открытым небом. Элизабет с двумя подружками мерзла, стоя перед своим классом. Ханс, во главе своих питомцев, прятался под одним зонтом со своей обманутой медичкой, ветер то и дело загибал зонт наверх. По случаю праздника Георг и Пол были в гидрокостюмах. А в центре поля торчала из глины обычная медная труба, увенчанная красивым блестящим краном, на котором был повязан бант. Вот она, чистая вода.
Юн встал в первом ряду. Может, и не в самом первом, но все равно впереди: он не только имел отношение к водопроводу, но и держал на плече дорогущую видеокамеру, надежно защищенную красно-желтым полиэтиленовым пакетом с рекламой кофе. Рядом с краном стояли два ящика из-под рыбы. После того как мэр, прокашлявшись в микрофон, произнес несколько вступительных слов, на них вскарабкался Георг. В спину ему застрекотала камера Юна. Георг снял водолазную маску и поведал собравшимся о том, каким испытанием, физическим и моральным, стал для них с Полом этот проект. Он прочел лекцию о погоде, географии и климате, вспомнил все трудности и заявил, что это был поистине труд первопроходцев. Но теперь все позади. Публика похлопала.
Организация аналитического учета
В аналитическом учете на счетах второго порядка открываются парные лицевые счета, определенные Списком парных счетов, по которым может изменяться сальдо на противоположное. Допускается наличие остат ...
Высокая вода
...