Чистая вода

Материалы о воде / Чистая вода / Чистая вода

Страница 40

— Как жене Ханса?

— Не хами. Трагедии в жизни не обязательно связаны с преступлениями. Достаточно того, что все люди разные и не могут ужиться друг с другом, расходятся… Это еще тяжелее, чем преступления. Поэтому, пожалуйста, напиши журналистке и попроси ее больше не заниматься этим, оставить в покое и тебя, и Лизу.

— Незачем.

— Марит раскрутила настоящее расследование, и оно может зайти куда угодно. Что она ищет?

— Правду,— улыбнулся он.

— А что такое правда, мальчик мой? То, что тебя устроит? Что тебе хочется услышать?

Нет, подумал он и отвернулся к стене.

— То, что правильно. Чтоб человек был спокоен и мог спать.

Юн свернулся калачиком, и сестра удрученно потрепала его по волосам. Это бывало крайне редко. Они жили бок о бок, но касались друг друга, только если Элизабет на людях брала его под руку — шутки ради.

Когда на другой день она вернулась из школы, Юн исчез.

Автобус осилил крутой подъем и теперь медленно преодолевал изгибы дороги, змеившейся через высокогорное плато. Валил густой снег, темень, ни единой машины.

Вниз, на другую сторону острова, автобус съезжал еще осторожнее. Светоотражатели вдоль края дороги тянулись за окном как бесконечная красная лента. Шофер оцепенело вглядывался в желтые кегли света перед автобусом. В салоне было темно, единственный пассажир, Юн, подстриженный и в новой куртке, устроился рядом с водителем и рассказывал о Копенгагене — большом городе, где солнце светит даже глубокой осенью, где можно одеваться не теплее, чем здесь в обычный августовский день, и где нет ветра: волосы лежат так, как их расчесали, а одежда не портится от дождя и ненастья.

Шофер слушал вполуха.

Внизу, в районе болот, автобус миновал две решетки для скота и лесок. Далеко слева мелькнул свет на каком-то хуторе, деревья стали ниже, и все растворилось в непроглядной ночи.

— Гляди, вон там,— пробормотал вдруг шофер, и Юн прижался к переднему стеклу.

Метрах в трехстах—четырехстах впереди виднелись огни машины, светившие почему-то вбок от дороги. Но тут волна талого снега залепила стекла словно серой штукатуркой, и автобус остановился.

Фары на самом деле светили не в ту сторону, и они не двигались.

— Что-то случилось,— сказал шофер.

Юн подумал о том же: на острове вечно что-то случается.

Задние колеса машины лежали в дренажной канаве, фары под углом светили в небо. Посреди дороги стояла женщина и махала руками.

Юн выскочил из автобуса и подхватил ее под руки. Это оказалась жена Ханса, медсестра; она была легко одета, насквозь промокла и дрожала от холода. Из пореза под глазом текла кровь; было заметно, что она не в себе. Юн втащил женщину в салон и посадил на первое сиденье. Шофер стянул с нее ботинки и стал массировать ей ноги.

— Я хочу умереть! — кричала она и мотала головой.— Я хочу умереть!

— Угу,— отозвался шофер.— Ты ехала одна?

Добиться от нее ответа не удалось — она лишь твердила, что хочет умереть. Пришлось Юну пойти и посмотреть. Машина, синяя «субару», оказалась пустой, как и тогда ночью в перелеске у Гринды. На снегу вокруг виднелись только следы женщины. Юн выключил фары и вернулся в автобус.

— Какого черта тебе дома не сидится в такую погоду? — раздраженно спросил шофер. Он имел в виду, что она бы замерзла, если бы они ее не встретили.